Любовь к носорогам

Владимир Трифонов — кандидат биологических наук, научный сотрудник Института цитологии и генетики СО РАН, преподаватель НГУ и ФМШ, молодой ученый, полиглот и просто интересный собеседник

У Владимира Трифонова с белыми и черными носорогами связь, можно сказать, на генетическом уровне. В том смысле, что он, как ученый-генетик, ездил изучать в Африку их геном.

Страхи общества

Владимир Трифонов и его «подопечный»

— Носороги — уникальные животные, — говорит Владимир, — это одни из немногих непарнокопытных, которые дожили до нашего времени, хотя когда-то непарнокопытными была заселена вся наша планета. Нам интересно было узнать, правда ли существуют гибриды между белым и черным носорогом? Они очень отличаются друг от друга, несмотря на названия, больше даже, чем человек и человекообразная обезьяна, и раньше считалось, что скрещиваться они не могут. Мне посчастливилось, что выбор пал на меня. Я работал в Стелленбошском университете (ЮАР) и могу сказать, что Африка — это рай для биолога, там можно изучать такие виды растений и животных, которые не встречаются больше нигде. Южноафриканская Капская провинция резко отличается от всех стран мира и даже от других уголков Африки. Климат там почти средиземноморский, поэтому даже растут завезенные из Европы дубы и виноград.

— А что все-таки с носорогами? Могут ли они скрещиваться?

— Оказывается, да, — оживился Владимир,- и переключился опять на Африку.

Африка — для исследователей

— Кстати, Южная Африка — самая белая Африка, там живет много выходцев из Голландии. Но было тяжело наблюдать сильное социальное расслоение, даже по внешности человека сразу можно определить его социальный уровень. Люди различных слоев живут очень изолированно друг от друга. Когда я приехал, прошло всего десять лет со времен падения апартеида — черные, белые и так называемые цветные были тремя разными классами, и до сих пор в стране это чувствуется. На экскурсии почти не ездил — все время работал, но у меня друзья живут в Замбии и они вытащили меня ненадолго отвлечься от работы. Эта семья очень любит Африку и никуда не собирается уезжать оттуда. Им нравится некоторая дикость страны и они не хотят возвращаться в цивилизацию. Они заехали за мной в университет, и мы поехали в гости, в Намибию. Мы проехали по пустыням, таким засушливым, в которых не шел дождь лет семь, и я впервые увидел, как живут намибские фермеры.

— Ну и как же они живут?

— У фермеров — огромные территории, до ближайших соседей нужно ехать на машине не меньше часа. В свое время земли стоили очень дешево. Люди отлавливают на своих участках диких животных, пасут стада овец, устраивают сафари-охотудля туристов, и, в общем-то, оторваны от внешней цивилизации. У каждого фермера есть наемные работники, собственная электростанция. Очень часто среди них встречаются немцы, которые сбежали из Германии после Второй мировой. Опасный день на ферме — день зарплаты для батраков. Они ведь живут практически изолированно от всего мира, поэтому когда появляются деньги, сразу покупают алкоголь, начинают выпивать, проявлять агрессию, и происходит такое… Самое интересное, что чернокожие батраки до сих пор приходят к белому хозяину со всеми своими проблемами, зачастую просят выступить арбитром.

— Вернемся к нашим гибридам…

— Межвидовая гибридизация — очень интересное и перспективное направление генетики и селекции. Изучая гибриды, можно понять и изучить многие генетические феномены.

— То есть вы положительно относитесь к немного неестественному скрещиванию, например, лиграм, зуброкоровам?

— Почему нет? Я вполне позитивно отношусь к таким экспериментам. Вообще, в последнее время в прессе часто с опаской говорят о новейших биологических разработках. В частности, об использовании гинетически модифицированных (ГМ) продуктов. Непонятно, почему люди боятся их использовать. Мы имеем дело со страхами современного общества перед новыми реалиями. Человек долгие годы сам направленно проводил селекцию многих видов растений и животных. Хотя допускаю, что не все моменты достаточно хорошо изучены, но это не означает, что нужно наложить запрет на использование всех искусственно выведенных сортов, поэтому не стоит бросаться в крайности. Как-то мне пожаловалась одна женщина, что от ГМ она начинает полнеть. Но располнела она, скорее всего, от неправильного питания и образа жизни.

Алкоголиками людей делает ТВ

Путешествие в Южную Африку

— Как все-таки сейчас обстоят дела в российской науке и у молодых ученых?

— Наука возрождается. С 2003 года стали закупать более дорогостоящее оборудование, к нам стали приезжать из других стран на обучение. Наши исследования во многом не уступают европейским, есть отрасли, где мы часто оказываемся в лидерах. Но проблем много, конечно. В Германии я работал в Институте антропологии и генетики человека над изучением креотипов и геномов людей. При институте есть клиника, в которую поступает много пациентов с генетическими аномалиями. Их данные мы активно изучали и получали интересные результаты. Проект был направлен на развитие метода, позволяющего быстро и качественно исследовать хромосомную патологию человека. Мне повезло, что я принял в этом проекте активное участие. Разработанные нами методики используются в Германии каждый день для здоровья людей, зато у нас применяются на практике очень ограниченно, хотя у нас имеются хорошие лаборатории. Работал над проектом по развитию изучения хромосом человека. Мало методы разработать и сделать открытие, крайне малоспециалистов-медиков, которые на практике применят наработки.

А перспективы огромные. Диагностику ведь можно делать еще на ранней стадии внутриутробного развития. Мы выявляем, например, есть ли у ребенка предрасположенность к отклонениям умственного развития. Ребенок может родиться нормальным, но его нужно в течение всей жизни кормить едой, насыщенной аминокислотами, иначе к шести годам отклонения обязательно проявятся, и тогда уже будет поздно что-либо исправить. Если у ребенка есть склонность к психологическим травмам, мы это выявляем и совместно с врачами даем какие-торекомендации. С помощью таких методов можно выявить генетическую склонность к алкоголизму и наркотикам, к психологическим травмам, склонность или, наоборот, устойчивость к тем или иным заболеваниям, ведь у разных людей — разные формы ферментов.

— Не получится ли как в страшных фантастических фильмах, когда такие анализы начнут делать в обязательном порядке, и человек уже с рождения будет обречен на определенные ограничения в своей жизни?

— Многие боятся этого. Но, конечно, такая информация должна быть скрытой и носить рекомендательный характер, да и пока с пренатальной диагностикой не все понятно, иногда бывает, что мы однозначно находим патологию, но ребенок рождается здоровым. Эта патология проявится так или иначе, но все-такиребенок при рождении здоров, а маме, к примеру, настоятельно советовали прервать беременность.

— Вам предлагали работу за рубежом?

— В каждой стране, где я работаю, мне предлагают остаться, многие мои друзья в тяжелые для науки времена уехали за границу. Но на Западе жесткая конкуренция, а у нас все-такипростор для творчества больше. А если совсем нет денег, можно уехать за границу, подзаработать и снова вернуться. В январе я еду в Англию изучать половые хромосомы рептилий. А через неделю — на Алтай, у нас совместная работа с геологами — мы находим всевозможные древние кости, изучаем их, выделяем ДНК и изучаем генетические особенности организмов, которые обитали много лет назад.

— А как же языковой барьер?

— У меня его не бывает, я очень быстро изучаю чужой язык и в каждой стране говорю на ее языке. К тому же очень быстро становлюсь частью коллектива, мы ведь все увлечены наукой и трудно потом бывает расставаться. Ученые везде остаются учеными, мы сильно отличаемся от других людей. У нас очень много совместных исследований с Западом, я работал в Англии, Китае, Африке, Германии. В Китае меня поразило, что лаборатории оснащены дорогостоящим оборудованием, и те ученые, которые уехали когда-то за границу, решили вернуться.

— По-вашему, тяжелые времена для ученых позади?

— Думаю, да. Хотя показать можно и обратное. Например, несколько лет назад, в 90-х, было крайне тяжелое время для науки, к нам в лабораторию пришли журналисты из передачи Парфенова «Намедни». В тот день я перегонял этиловый спирт. У меня спросили: «Что ты делаешь?» Я ответил: «Хочу получить очень чистый технический спирт». Журналисты задают мне вопрос: «Ты будешь его пить?» Я, естественно, ответил, что нет. Через несколько дней мне звонят друзья из Москвы и испуганно спрашивают: «Володя, что случилось, как ты дошел до жизни такой, почему ты спиваешься?» Потом у нас в метро подошли ко мне обеспокоенные друзья и задали тот же вопрос. Посмотрел я эту передачу. В лаборатории с массой всевозможных колбочек и пробирок стоит замученный ученый, на вид алкоголик — умудрились как-то снять!- и, потирая руки, перегоняет спирт. У него спрашивают: «Что вы делаете? Вы будете этот спирт пить?»Ученый-то отвечает, что нет, но фразы так нарезаны и так снято, что напрашивается совершенно противоположный ответ. Вроде бы все сводится к тому, что наступили такие тяжелые времена для науки, что ученым больше ничего не остается, как бездельничать — мои коллеги на заднем фоне «бьют баклуши» — и только один работает, да и то… Кстати, я потом встречался с Парфеновым — отличный человек, да это и не он сам снимал передачу.

Источник: Официальный сайт института цитологии и генетики СО РАН